САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

В. В. Химик

БОЛЬШОЙ СЛОВАРЬ
РУССКОЙ РАЗГОВОРНОЙ
ЭКСПРЕССИВНОЙ РЕЧИ

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
НОРИНТ
2004

К читателю

Идя по улице, листая нынешнюю прессу, вчитываясь в книги современных писателей, включая радио или телевизор, мы обрушиваем на себя потоки новой простой русской речи. Не всегда, увы, эти потоки столь живительны и чисты, как этого бы хотелось. Немало их замусорено грубыми словами и выражениями, жаргоном, а то и похабной нецензурщиной. Конечно же, людям, взращённым на образцах русской классики, такая речь режет слух, вызывает внутренний протест. В душе вскипают традиционные «проклятые» русские вопросы: кто виноват? и что делать?

Проще всего, конечно, взвалить вину за языковой беспредел на молодёжь, щеголяющую жаргоном и «стёбом», на разнузданных журналистов и раскованных телеведущих, на падких на крепкое слово авторов детективов, «полувежественных» депутатов Думы, да и вообще — на всё наше криминализированное постсоветское общество.

Взваливание вины на других, однако, не помогает решить проблему, а лишь делит общество на правых и виноватых, хороших и плохих, верующих и неверующих и т. п. Но, положа руку на сердце, признаемся: в неконтролируемом бурлении современной речи виноваты мы все. Ибо в стремительном движении к свободе — в том числе и языковой — многие из нас перестали отличать свободу от вседозволенности, языкотворчество от безграмот-ности, остроумное словцо от «стёба ради стёба». И политики, и писатели, и поп-звёзды, и вся говорящая, пишущая и интернетствующая Русь пока ещё упивается такой языковой волей, которой в нашей подцензурной державе не было ни до, ни после революции.

Что же делать лексикографу?

Можно пойти по проторенному асфальтовому шляху, проложенному в советское время. Следовать лексикографическому завету В. И. Ленина и издавать только нормативные словари. Старшее поколение, однако, хорошо помнит, как с этого асфальта тщательно выметалось не только то, что звучало на улицах, но и то, что живописалось талантливыми современными писателями. Именно потому, что асфальтовый покров оказался уничтожающе толстым, сквозь него не могли проклюнуться в печать многие ростки живого русского слова. Поэтому и взламывание асфальтового покрытия оказалось таким буйным и разрушительным.

Можно пойти и второй дорогой. Не дожидаясь, пока вдоль обновлённого шляха стройными рядами вырастут благородные деревья и заблагоухают цветники живой речи, шагнуть в её дебри по едва различимой, заросшей сорняками тропе. Так поступает в последнее время немало «популяризаторов» жаргона, мата, «стёба» и других «приколов». Составители таких словарей и словариков лишь удовлетворяют объективно вспыхнувший интерес публики к языковой «клубничке». Отсюда и такие «коммерческие» словари, в которых «толкующая» часть гораздо вульгарнее и нецензурнее толкуемой. Так, автор многократно переиздаваемого толкового словаря «Русский мат» Т. М. Ахметова глагол разбазаривать (себя) дефинирует не мудрствуя лукаво как «ебаться со многими мужчинами» (М.: «Глагол», 1996, с. 227). Можно сетовать на то, что такие словари выходят в популярных издательствах, можно обрушивать на их составителей потоки уничижительной критики и справедливого возмущения, — они всё равно будут издаваться, ибо «на безрыбье» пользуются спросом. Тот, кто первый побежал по этой нехоженой (или, точнее, запущенной после 20-х годов XX в.) тропе, уже получил свою контрабандную добычу.

Для профессионала-лексикографа этот путь неприемлем, ибо материалы для каждого словаря и языкового справочника накапливаются десятилетиями, толкования обсуждаются в коллегиальной среде, оговариваются со строгими редакторами и будущими взыскательными читателями.

Автор рекомендуемого ныне Читателю Словаря избирает третий путь — путь долгий, трудный и небезопасный, но истинно богатырский. Профессор Санкт-Петербургского университета В. В. Химик не только более 30 лет терпеливо накапливал материал для своего Словаря, но и вдумчиво вглядывался в то, что происходит теперь с нашей живой речью. Плодом таких раздумий была его научная монография «Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен» (Спб.: Филологический факультет СПбГУ, 2000), которая вызвала сочувственный резонанс у отечественных и зарубежных филологов. В своей книге он не осуждает и не восхваляет результаты языковой демократизации, а пытается поставить им объективный диагноз. Основа современной русской речи — язык молодёжи, который и можно назвать современным просторечием, — вот вывод автора, убедительно подтверждённый и лексикографически в данном Словаре. Здесь русское просторечие представлено во всём своём многоцветии. Рисуя панно нашей живой речи, составитель не отдает предпочтения ни ярким цветам русского классического языка, ни тем колючим пустоцветам, на сбор которых бросились искатели языкового дурмана. Панорама современного просторечия, созданная автором, — пластична и многослойна. В ней отражены и ёмкие экспрессивные слова и выражения, употреблявшиеся нашими классиками, и меткие образчики языка современной массовой литературы, и раскованная речь представителей разных слоёв нашего недавно расслоившегося общества.

Почти всё, что стало объектом описания, — зеркало живого эмоционального и экспрессивного народного языка. Вот почему здесь кроме лексики такого рода, уже отражённой другими словарями, Читатель найдёт и немало нового, созданного творческой энергией современной языковой системы — метафорические и экспрессивные перевоплощения знакомых слов, забавные словообразования, полужаргонизмы и полудиалектизмы, комические вариации знакомых пословиц и поговорок, шутливые приговорки, дразнилки, популярные крылатые выражения (в том числе из рекламы), речевые клише и многие другие «живинки» нашей раскованной речи. Всё это описывается в данном Словаре как целостная картина выразительных средств русского языка, которые всё активнее проникают в публичную речь и в каналы массовой информации. Словарь тем самым создаёт совокупный образ современного носителя обиходной русской речи. Такая совокупность ещё не была предметом описания в отечественной лексикографии.

Объективность образа потребовала описания в Словаре многих «сниженных», вульгаризированных регистров нашей речи. Ведь демократизация языка идёт «снизу», из стихии народного общения, городского просторечия, групповых жаргонов, местных диалектов. В этой динамике «снизу», разумеется, есть немало отрицательного: многие из таких слов и выражений огрубляют речевое общение, расшатывают литературную норму, могут оскорбить этические и эстетические чувства тех, кто не равнодушен к судьбам русского классического языка и культуры. Но, во-первых, этот материал даёт возможность продемонстрировать многообразие способов достижения речевой выразительности, а во-вторых, в Словаре есть чёткая система оценочных помет («грубое», «презрительное», «вульгарное», «нецензурное» и т. п.), которые раскрывают Читателю негативный общественный статус многих слов и выражений, а также имеют и кодификационный характер. Пометы такого рода, как это принято и в академической лексикографии, призваны отделять зёрна от плевел и сдерживать от употребления лексики, дискредитирующей носителя языка.

Третий путь постижения и описания современного русского языка, как видим, средний между жёстко утрамбованным прямолинейным трактом и теряющейся в буреломе тропой. Это дорога к настоящей русской языковой жизни, где недалеко от храмов, в которых совершают богослужения, находят место под солнцем пивнушки с пьяными и богохульствующими завсегдатаями. И то и другое — Русь, которую все мы любим, пусть иногда и лермонтовской «странною», но истинной любовью.

Автор предлагаемого Читателю Словаря сумел уравновесить в нём и любовь к родной речи, и то ratio, без которого невозможна дальнейшая забота о вышедшем ныне из берегов русском Слове. Хочется надеяться, что наш Читатель будет ему за это благодарен.

В. М. Мокиенко
9.04.2004

Предисловие

Живая речь всегда экспрессивно окрашена, говорящий стремится к выразительности, так или иначе отражающей его эмоциональное состояние, настроение, внутреннюю самодостаточность или неудовлетворенность, одобрение или неодобрение происходящего, вследствие чего им даются самые разнообразные ценностные, образно-ассоциативные, игровые, комические и пр. характеристики окружающего мира и самого субъекта речи. Русский язык располагает широким набором средств для реализации этой естественной потребности говорящего, для репрезентации самых разных экспрессивных состояний и характеристик. Это стилистические, мотивационные, оценочные, эмотивные, образные и многие другие языковые и речевые средства, добавочные компоненты экспрессивности в составе значения слова и фразы — экспрессемы, либо собственно выразительные слова и идиомы, так называемые экспрессивы¹.

Разумеется, экспрессия окрашивает не всякое повествование. Существует немало нормативных и функциональных ограничений к ее использованию: в зависимости от темы, от условий или от целевой установки общения повествование может строиться исключительно с помощью нейтральных слов и выражений, либо с преимущественным применением общенаучной и специальной терминологии, стандартизированных оборотов, общепринятых клише, как это происходит в строго научной и официально-деловой речи, особенно в их письменных формах и жанрах. В текстах такого рода принято воздерживаться от экспрессивных единиц и совершенно недопустимо использовать снижающие слова и обороты типа сдохнуть, балдёж, туфтовый, дурья башка, гнать тюльку.

Некоторые ограничения предполагает и так называемая публичная речь — повествование, предназначенное для широкого, массового восприятия. Прежде всего это устные и письменные формы средств массовой коммуникации, передачи телевидения, радио, публикации общенациональных и региональных газет и журналов, рекламные тексты. В некотором смысле к ним тяготеет и массовая литература, современная беллетристика «широкого потребления», особенно приключенческая. Сложившаяся в русской культуре традиция требует сдержанности и умеренности слова в публичной печати и в публичной речи, в которые «непечатное слово» и «нецензурная брань» до недавнего времени категорически не допускались. Между тем, в последнее время ситуация резко изменилась. Печатные средства массовой информации, новейшая публицистика, звучащая публичная речь отбросили большинство из привычных для читателя и слушателя нормативных, стилистических и этических ограничений и по выразительности и эмоциональной окраске максимально приблизились к живой обыденной речи со всеми присущими ей функциональными особенностями. Более того, разговорные, а то и сниженные единицы языка стали использоваться даже в деловой и научной речи.

Произошло глобальное снижение, массовая «экс-прессивация» публичного общения, официальной коммуникации, в которых совсем не редкими стали не только экспрессивы разговорной речи, но даже и прежде невозможные за пределами обыденной речи грубые, бранные, вульгарные речевые единицы.

Чем объяснить эту резко возросшую популярность низкого стиля и активное проникновение его единиц в другие стилистические сферы?

Объяснений может быть множество, но главное состоит в том, что к началу ХХI столетия в русском культурном и языковом пространстве произошла «смена нормативной основы литературного языка»: нормотворческая значимость письменного языка художественной литературы стала уступать свою функцию устной речи публичных каналов общенациональной коммуникации². Практически это означает, что постепенно языковое сообщество стало ориентироваться в своем представлении о речевых идеалах и эталонах не на образцовый язык русских писателей, «властителей дум», как это было в XIX веке и отчасти в первой половине ХХ столетия, а на звучащую публичную речь средств массовой информации (СМИ).

Причины такого «культурного переворота» очевидны. Во-первых, и прежде всего, это цивилизационные процессы — бурное развитие электронных средств массовой информации, радио и телевидения, которые несомненно превзошли не только письменную книжную речь, но и газетно-публицистическую по широте охвата адресатов, по оперативности распространения информации, моментальности и текущей актуальности коммуникации, а значит, и по влиянию на массы.

Во-вторых, причиной переориентации культурных эталонов стало демографическое изменение русскоязычного этноса. К концу ХХ столетия в составе российского населения стали абсолютно преобладать горожане во втором-третьем поколениях, резко уменьшилось количество исконно деревенских жителей, сохраняющих особенности местной речи. Важную роль сыграла и политика всеобщего и обязательного среднего образования. В итоге число носителей нормы литературного языка (или, во всяком случае, разговорно-литературной речи) среди всего говорящего по-русски этноса стало определяющим, массовым. Вместе с тем по целому ряду исторических причин в России на протяжении всего ХХ столетия существенно сокращался, истончался слой высокообразованных людей, интеллектуальной элиты, русской интеллигенции, уменьшалось и число (а значит, и процентное соотношение) основных носителей кодифицированной нормы литературного языка, строгого языкового стандарта.

В-третьих, причиной культурно-языковой переориентации стало омолаживание социально и профессионально активной части общества нового времени: значительную роль в общественной жизни, а следовательно, и в публичной коммуникации (особенно в электронных СМИ) стала играть молодежь, молодое поколение со свойственной ему радикальностью вообще и в публичном речевом поведении в частности. Доминантой общественной жизни молодежи является естественное стремление к динамичности и экспрессивности. Динамичной и экспрессивной становится и речь нового поколения.

Наконец, и это, в-четвертых, нельзя не учитывать и влияния фактора резких социально-политических изменений в стране. Как утверждение советской власти в 1920-х годах, так и ее крах в конце ХХ столетия закономерно сопровождались резким увеличением в живой речи количества снижающих лексических новаций: вульгаризмов, жаргонизмов, варваризмов.

В результате всех названных причин и факторов к началу ХХI столетия в русском (и, надо полагать, не только в русском) культурно-языковом пространстве произошло серьезное изменение: переориентация идеалов с высокой и элитарной культуры на массовую, общеэтническую. В языке это отразилось «тектоническим смещением» функциональных стилей: резко сузилась, почти исчезла сфера высокого, патетического, пафосного, ее место занял нейтральный стиль речи, в свою очередь потесненный экс-прессией разговорных и разговорно-сниженных элементов национального русского языка. Очередная варваризация языка города — проникновение в него нелитературных единиц, заимствованных, диалектных или жаргонных (о подобном языковом процессе еще в 1920-е годы писал известный лингвист Б. А. Ларин³), привела и литературный язык, языковой стандарт к ослаблению строгости, усреднению, а значит, к снижению, понижению его уровня. Существенно возросло количество проблемных, с точки зрения литературной нормы, фактов языка: вариантов ударений, морфологических форм, дублетных слов, фразеологических вариаций, многие из которых и представлены в Словаре.

Центральную, эталонную позицию в языковой культуре стала занимать устная публичная речь средств массовой информации со всем ее жанровым многообразием: программы радио- и теленовостей, репортажи, комментарии, беседы, интервью, дискуссии, ролевые игры, сериалы и т. п., т. е. многофункциональная, динамичная, преимущественно диалогическая, часто спонтанная, нерегламентированная и почти всегда экспрессивная живая речь, в которой кроме привычных нейтральных или публицистических слов и оборотов активно стали использоваться просторечные экспрессивы, жаргонизмы, неустоявшиеся англо-американские заимствования, вульгаризмы и прочие субстандартные единицы. Многие из таких «новаций» устной публичной речи мгновенно были подхвачены и письменной речью — газетно-журнальной публицистикой, которая, как известно, также подверглась заметному стилистическому снижению и экспрессивному окрашиванию.

Не следует, однако, думать, что массовое снижение речевого стандарта — исключительное следствие объективных социальных и демографических процессов. Резко возросшая популярность низкого — грубого, комического, ненормативного — связана и с особым функциональным потенциалом единиц этой сферы коммуникации, с их особой выразительностью, привлекательностью и доступностью для самого широкого круга носителей русского языка. Низкие, бранные и вульгарные языковые средства обладают особыми возможностями воздействия на адресата, прямого и непосредственного выражения коммуникативного намерения, негативной эмоциональной оценки и речевой агрессии. И напротив: обращение к сниженным и часто к нелитературным, субстандартным единицам позволяет говорящему эффективно снимать эмоциональное напряжение, «расслабляться», отказываясь в определенных ситуациях от следования языковым правилам или нормам речевого поведения. Наконец, область низко-го — это специфическая сфера массового, доступного всем словотворчества, юмористического самовыражения и языковой игры⁴.

Вполне закономерно, что экспрессивный потенциал сниженных языковых средств не может игнорироваться устной публичной речью СМИ, через которые во многом и формируется мыслительный уровень средней языковой личности и общества в целом. Средства массовой коммуникации являются речевой средой обитания подавляющего большинства носителей современного русского языка, чтение газет и журналов, просмотр телепередач и общение с Интернетом — часто единственная сфера речевой деятельности, в которой задаются речевые «эталоны», «нормы», «эстетика» для массового носителя языка. Поэтому значительную долю иллюстративного материала Словаря составляет язык СМИ — газет, телевидения и Интернета.

Бурное развитие средств массовой информации и вся совокупность цивилизационных, культурных, социальных и собственно языковых условий привели к легализации и активизации такие слои русской лексики и фразеологии, которые до недавнего времени были функционально и нормативно ограниченными либо даже запретными. Естественно, возникла потребность и полной лексикографической фиксации, систематизации и описания этих слоев как единого понятийно-смыслового и функционально-стилистического континуума — своеобразного единства слов и фразеологических единиц с общим содержанием сниженности, неофициальности, фамильярности, шутливости, насмешливой или грубой оценки, брани, издевки, непристойности, т. е. особым образом систематизированного функционально-стилистического поля экспрессивов, которое и составляет объект непосредственного описания в данном Словаре.

Формирование словника и актуальное толкование словарных единиц Словаря осуществлено на основе определенного круга источников разных функ-циональных типов: из публичной устной речи радио- и телепередач, из письменной речи газетно-журнальных публикаций за последние 8–9 лет, из текстов русского Интернета, из обиходной городской речи, включая идиоматику современного фольклора, а также из текстов художественной литературы, преимущественно современной.

«Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи» можно воспринимать двояко: с одной стороны, как дополнение к словарям общего, тезаурусного типа, которое объединяет сниженную, сугубо разговорную, преимущественно субстандартную лексику и фразеологию, с другой — его можно рассматривать как специальное собрание слов и выражений сниженной экспрессивной речи, русского обиходного общения во всем его разнообразии и без всяческих прикрас. Увы, предлагаемое собрание не всегда льстит ментальному образу человека, говорящего по-русски. Наряду с обогащающими русский язык блестящими по звуковой или словообразовательной форме, богатыми по семантическому наполнению и остроумными по яркой образности единицами, в живой русской речи немало и ходовых штампов, откровенно грубых номинаций, популярных циничных вульгаризмов и просто отвратительных образов. Но такова объективная реальность русской речи, исправлять, улучшать, а значит и искажать лексико-фразеологический состав которой лексикограф не вправе. Это задачи других изданий и других специалистов. Поэтому читатель найдет в предлагаемом Словаре самый широкий диапазон сниженного экспрессивного и эмоционально-оценочного самовыражения русского человека: от шутливо-разговорного до насмешливо-иронического, грубого или вульгарного, весь спектр массового народного словотворчества современного города: простонародного и интеллигентского, бюрократического и уголовного, молодежного и детского.

Каков состав словника Словаря и каковы его пределы? Пожалуй, это самый сложный вопрос для словаря разговорной речи. И все же установим, с некоторой долей условности, два главных его предела относительно языковой нормы и употребительности рассматриваемых единиц: «верхний» и «нижний».

«Верхний» предел — это граница, отделяющая литературную норму, языковой стандарт от языкового субстандарта. Разумеется, установить жесткую границу между стандартом и субстандартом затруднительно, особенно в лексике. В языке немало смешанных, переходных случаев, поэтому в Словарь включено и некоторое количество слов и значений, которые хотя и относятся к литературной норме, но составляют ее периферию либо даже находятся на границе между стандартом и субстандартом. Это сравнительно небольшое количество эмоционально выразительных, экспрессивных слов и выражений с традиционной пометой «разговорное», например: бахнуть, допрыгаться, заарканить, загогулина, не до жиру, чемоданное настроение и др. Но гораздо больше в Словаре единиц, которые составляют промежуточный слой между стандартом и общеупотребительным субстандартом и сопровождаются пометой «разговорно-сниженное», например: балаболка, барахлить, дылда, мордобой, мотануть, захапать, мурыжить, дерябнуть, до поросячьего визга и т. п.

«Нижний» предел словника — это граница, за которой оказываются территориально или социально ограниченные единицы, распространенные и употребляющиеся исключительно в деревенских говорах или в городских жаргонах. В Словарь включается только так называемый общеэтнический лексикон, социализованная лексика и фразеология — известная и понятная большинству носителей русского языка. Заметим, что и в этом случае затруднительно провести жесткую границу между общеэтническими единицами и диалектными или жаргонными. Существует немало примеров лексической и семантической переходности, когда слово или фразеологизм сохраняют очевидную территориальную либо социально-групповую окрашенность, но тяготеют к наддиалектному или общежаргонному употреблению. Единицы такого рода также включаются в Словарь, но сопровождаются специальными пометами «областное» или «жаргонное».

Таковы крайние пределы, приблизительные границы формирования словника Словаря. Между этими границами, часто условными, переходными, проницаемыми, размещается основной лексико-фразеологический корпус Словаря, который можно квалифицировать в целом как общерусский субстандарт. «Субстандарт» означает верхний предел, все, что находится за пределами языковой нормы, а «общерусский» — нижний предел словника: слова и выражения, более или менее известные всему говорящему по-русски этносу.

Для общеизвестных, но ненормативных единиц традиционно используется наименование — городское просторечие. Термин, казалось бы, понятный своей внутренней формой: «простая» речь — раскрепощенная, незамысловатая, не ограниченная системно-языковыми, этическими или эстетическими нормами⁵.

В то же время использование этого термина связано и с некоторыми неудобствами, поскольку в русской лингвистической традиции рассматриваются две разновидности просторечия. Первая — социальное просторечие, т. е. речевые ошибки малообразованных людей, чаще пожилых, обычно негородского происхождения, тех, кто говорит «как может», например: зво«нит (вместо звони«т), шо«фер (вместо шофёр), ехай (вместо поезжай), культурный (в значении вежливый), влазить, извиняюсь, ндравиться, выпимши и т. п. Единицы такого рода не включаются в Словарь, за исключением немногих слов или выражений, которые регулярно используются в бытовой речи как имитации простонародности для преднамеренного снижения, комического упрощения повествования, например: аванец, давеча, папаня, завсегда, отсюдова, таперича, фатера, фря, за бесплатно, ходить на двор и т. д.

Социальному просторечию противопоставлен другой его тип — функционально-стилистическое просторечие, природа которого заключается в сознательном, преднамеренном использовании субстандартных единиц — грубых, вульгарных или непристойных слов и идиом (включая и простонародные имитации) для выражения особой экспрессии снижения и упрощения речи, для резко негативной оценки, эпатирования собеседника, для языковой игры и пр., например: алкаш, босота, впендюриться, встояка, дерьмо и многие другие, которые, несомненно, являются наддиалектными, общеэтническими, но при этом остаются субстандартными, не входят в сферу литературного лексикона, хотя и тяготеют к разговорной норме. Единицы такого рода, чаще всего грубые экспрессивы, составляют основу Словаря, самый обширный его состав, поэтому традиционная лексикографическая помета «просторечное» здесь не используется, как не используется обозначение «нейтральное» в традиционных толковых словарях. Функционально-стилистическое просторечие выполняет в живом общении ту же роль, что и разговорная разновидность литературного языка («нестрогий» стандарт), но гораздо более сильными, резкими, выразительными и часто даже конвенционально запретными средствами. Однако закономерность развития языка такова, что некоторые просторечные единицы в живом и массовом употреблении постепенно становятся разговорно-сниженными, литературными и пополняют языковой стандарт. Такими, например, стали слова болтать, буянить, горб, зачастую, ладно, мудрить, наверняка, парень, в относительно недавнем прошлом бывшие низкими, просторечными.

Следовательно, функционально-стилистическое просторечие и есть та промежуточная, переходная сфера национального русского словаря, его общеэтнический субстандарт, в котором, с одной стороны, происходит популяризация, социализация частных диалектизмов и жаргонизмов, а с другой — вызревает пополнение для разговорно-литературной и тяготеющей к ней разговорно-сниженной лексики. Это обстоятельство определяет структуру общерусского субстандарта в целом и характерную пестроту его состава, который, впрочем, тоже имеет системный характер и может быть представлен в виде трех основных слоев общеупотребительных ненормативных слов и выражений в зависимости от их происхождения и от связей с литературным языком: разговорно-деловые, традиционные, общежаргонные.

Первый слой — так называемые разговорно-деловые или просторечно-деловые номинации бюрократизированной речи. Источник таких единиц — литературный язык, его система словообразовательных средств, распространенных преимущественно в разговорной речи: это разного рода сокращения, усечения, сжатия смыслов, слов и словосочетаний, а также некоторые продуктивные способы морфологического словообразования. Под воздействием таких словообразовательных способов в живой речи формируется множество разных специфически разговорных сокращений или производных от сокращений слов (бомж, бэу, бэушный, нал, безнал, гэбист, эсэнговский). С ними сопоставимы универбаты — сокращения словосочетаний, и подобные им образования (аморалка, платёжка, конкретика, обменник, отказник, вещевик, экстремалы, органы). Сниженный разговорно-деловой характер имеют также многочисленные отглагольные слова (наработки, подвижки) и компактные идиоматизации форм слов или словосочетаний (без разницы, без вариантов, без проблем, возможны варианты). Все эти новообразования создаются с установкой на динамичность жизни современного города, на «простоту» обозначения, понимаемую как оперативную экономность и стереотипность номинаций, и потому большинство таких единиц имеет своеобразный разговорно-сниженный или просторечно-деловой характер обиходного речевого употребления, когда соединяются официальный статус коммуникации и мобильная «простота» современного общения. Многие из таких единиц отличаются специфической «канцелярской» образностью (ср. семантические новообразования продавить, оприходовать, пересечься, озвучить), с которой вступает в противоречие их сугубо разговорное назначение. В результате многие из таких словоупотреблений приобретают сниженный характер, грешат против языкового вкуса.

Деловые разговорно-просторечные новообразования имеют в русской речевой стихии свои словообразовательные предпочтения, «модные» деривации, среди которых, например, приставка от-: отъехать (ненадолго уехать), отксерить, отслеживать, отзвониться, или высокочастотный суффикс -к- в популярных ныне универбатах — нормативно неустойчивых порождениях чиновничьей речи: оборонка, платёжка, гуманитарка, социалка, нефтянка, нобелевка и т. п. Это весьма нестабильный слой общеэтнической лексики и фразеологии. Часть подобных единиц очень быстро проникает в сферу обиходной речи, претендует на нормализацию (бюджетник, продлёнка, обменник, органы), они отмечаются в Словаре как разговорные, хотя при этом сохраняют некоторую окраску упрощенности или фамильярности общения. Другие новообразования остаются в сфере субстандарта — функционального просторечия и отличаются явной ненормативностью, грубоватой упрощенностью (отксерить, нобелевка, пищёвка, социалка). Большинство единиц такого рода сопровождается в Словаре функциональной пометой «деловое», а в некоторых случаях — «специальное» (вещевик, оборонка, оперативник, переноска, платёжка).

Второй слой общеэтнического субстандарта, традиционный — наиболее обширный и разнородный пласт «старого» просторечия. К нему относятся уже упоминавшиеся единицы социально-просторечного и областного происхождения, когда они приобретают наддиалектный характер и используются преднамеренно. Единицы с социальной окраской сопровождаются пометами «простонародное» — обычно это шутливые имитации неграмотной речи: армян, бабаня, брульянт, в аккурат, ветеринарка, вдарить, зазря, нехай, окромя, накось выкуси и т. п. Если же наддиалектные слова отличаются очевидной региональной отнесенностью, то в Словаре они обозначаются пометой «областное»: ботало, карзубый, котяхи, облыжный, отчекрыжить, пыром и др. К социализованным «простонародным» и «областным» единицам отчасти близки так называемые традиционно-народные номинации, которые привносят в речь особую выразительность фонового традиционно-культурного содержания: портки, посиделки, присушка, барабашка, окаянный, все глаза проглядеть, отдай и не греши, разрази меня громом и др. Подобные слова и выражения фиксируются пометой «традиционное» (в узком традиционно-культурном смысле). Употребление в живой речи современного города перечисленных субстандартных единиц — простонародных, областных и традиционно-культурных — обычно преследует цель снизить стилистический уровень общения, сделать повествование более простым в социальном плане, хотя и усложненным по содержанию: более выразительным, ярким, эмоционально напряженным, часто шутливым и грубоватым.

Однако основной состав традиционного общеэтнического субстандарта составляют другие слова и выражения — так называемое экспрессивное просторечие, которое специально предназначено для выражения низкого, насмешливого, грубо-фамильярного, бранного и вульгарного: блажить, втихаря, гнида, кумпол, харя, жертва аборта, заткнуть фонтан, свербеть в заднице и др. Семантические приращения к базовому смыслу таких единиц обозначаются соответствующими оценочными пометами: «неодобрительное», «презрительное», «уничижительное», «насмешливое», «грубое», «бранное» и др. Традиционное экспрессивное просторечие непосредственно смыкается с разговорно-сниженными единицами, отделить от которых их можно не всегда. К экспрессивному просторечию относятся единицы, которые несут в себе этические и эстетические ограничения в употреблении — это не столько сниженные номинации, сколько низкие и вульгарные, оскорбительные или бранные, не рекомендуемые для использования не только в письменной, но и в устной разговорной речи.

Если литературный язык представляет собой в некотором смысле идеализированную, обработанную, общепризнанную и цивилизованную картину мира, то общеэтнический субстандарт и особенно функционально-стилистическое просторечие являет собой другую языковую реальность: более натуральную, стихийную, грубую, минимально обработанную и во многом нелицеприятную. Так, например, экспрессивное просторечие содержит широкий набор шовинистических оценочных номинаций: абрам, азер, америкашка, армяшка, жид, китаёза, косоглазый, макаронник, нацмен, поляндия, хохляндия, тундра, чучмек и т. п., что вполне уживается с таким же бесспорным фактом, как национально-этническая терпимость русского народа. Впрочем, обиходная русская речь не щадит и собственные ценности, в речевой практике глубоко укоренилось насмешливо-уничижительное использование традиционных русских имен, как правило, с негативным смыслом ‘дурачок, неумный’, ср.: Эх ты, ваня! (лёха, стёпа, федя, вася). Иногда в этом же значении используются даже и имена в полной форме, с усилением иронического, насмешливо-презрительного отношения к человеку (‘глупец, неумный, недалекий человек, деревенщина’): иван, степан. То же и с женскими именами: маруха, марушка, умная Маша, дунька, матрёна и др.

К числу традиционных в широком смысле единиц общеэтнического субстандарта, или просторечия, относится также обширный круг слов, сочетаний и выражений маргинального характера: грубого или вульгарного сквернословия, в том числе обсценного, путь которому в литературный язык закрыт по этическим или эстетическим причинам. Можно выделить два подслоя традиционного сквернословия. Один из них — грубые вульгарные единицы первичной физиологической номинации: говно, жопа, ссать, срать, бздеть, старый пердун, жопа с ручками и т. п. Они сопровождаются пометой «вульгарное» (т. е. до крайности сниженное и упрощенное, а потому не рекомендуемое к употреблению). Другой подслой — так называемые матизмы, или единицы русского мата: хуй, пизда, ебать и многочисленные их переосмысления и производные. Это наиболее грубые единицы, жесткое ограничение или полный запрет на открытое, публичное и особенно печатное (отсюда и характерный эпитет «непечатные») употребление которых в речи является традиционным для русской культуры. В Словаре они отмечаются пометой «нецензурное».

Сквернословие — это развитая и, увы, очень распространенная в русской языковой действительности сфера общеэтнического субстандарта, неотъемлемая часть традиционного просторечия. Отсутствие лексикографической информации о сквернословии или ее недоброкачественность, недостаточность ведет не к исправлению нравов и речи говорящих по-русски, а напротив, возбуждает нездоровый интерес к маргинальным единицам. Словарь включает в свой состав сквернословие в достаточно широком наборе наиболее распространенных единиц, слов и фразеологизмов с соответствующими стилистическими пометами, которые подсказывают читателю общественный статус этих единиц и остерегают от неоправданного их использования или от употребления вообще. Непосредственно к обсценизмам и прежде всего матизмам примыкает обширный круг эвфемистических (заменяющих запретные) образований, слов и фразеологических единиц, смысл и выразительность которых зачастую становятся ясными только при соотнесении с непристойным «прототипом», ср.: блин, бляха-муха, едрёна мать, едрёна-матрёна, ёлки-палки, ё-моё, японский бог, туды твою в качель, выёживаться, грёбаный, послать на три буквы и др.

Третий слой общеэтнического субстандарта — жаргонное просторечие, сниженная экспрессия которого сопровождается своеобразной эпатирующей образностью, социально-групповой претенциозностью и, нередко, вызывающей грубостью. Основным источником жаргонного просторечия являются частные жаргонные подсистемы, социальные и профессиональные диалекты — социолекты. Взаимодействие разговорной речи с жаргонами приводит к тому, что некоторые из социально-групповых слов и выражений подвергаются социализации, становятся общеизвестными (как это стало, например, с пресловутым мочить) или даже общеупотребительными. В этом случае их рассматривают как интержаргон⁶, или общий жаргон⁷, т. е. совокупность ненормативных, но социализованных — общеизвестных или общеупотребительных слов и фразеологизмов, пополняющих общеэтнический субстандарт, а в ряде случаев и разговорно-литературную речь. Такие, например, ныне нормативные образования, как беспредел, расклад, промазать, прокрутить, втереть очки, по блату, подначивать и пр. — элементы недавнего просторечия, прежде служившие в более узком смысле обозначениями криминальных реалий, а теперь общеупотребительные разговорные единицы. В других случаях общеупотребительные просторечные слова и выражения сохраняют жаргонную окраску, привнося в живую речь некоторый «шлейф» вульгаризованности (балдёжный, кайф, крутой, трахаться, тусовка, мочить; вешать лапшу на уши; крыша поехала и т. п.), поэтому в Словаре они сопровождаются пометой «жаргонное», смысл которой следует понимать как «общежаргонное, жаргонно-просторечное». Впрочем, в живой русской речи встречается немало и популярных собственно жаргонных слов, которые сохраняют социально-групповую или профессиональную окраску, т. е. такие единицы, которые более или менее понятны всякому говорящему, но соотносятся им с определенной жаргонной сферой, чаще всего уголовной (базлать, барать, жиган, заказуха, малина, шмонать), а также с молодежной (гулялово, двинутый, депрессуха, лавэ), подростковой (законно, камчатка, мотик), армейской (дембель, калаш, парадка) речевой средой и рядом других. Такие словоупотребления также попадают в Словарь в силу их известно-сти и частого использования в современной речи. Подобные единицы, очевидно пограничные, переходные относительно общерусского субстандарта, общего жаргона и частных жаргонов, сопровождаются двумя пометами: общей — «жаргонное» и какой-л. из частных, уточняющих — «криминальное», «молодежное», «подростковое», «армейское», «музыкальное» и т. п.

Заметим, что рассматриваемые в Словаре речевые единицы с экспрессией сниженности хотя и имеют общеэтнический характер, однако отличаются и некоторой социальной ориентацией, дают представление о группах его носителей. Б. А. Ларин в связи с этим писал: «Язык — оказывается фактором социальной дифференциации не в меньшей степени, чем социальной интеграции…»⁸. Так, разговорно-деловые и просторечно-деловые образования — характерный признак непроизвольной, обиходной речи чиновничества, деловых людей и журналистов. Жаргонное просторечие шире по социальной ориентации, но особенно часто окрашивает речь молодежи, части творческой интеллигенции и обслуживающих их работников масс-медиа. Более разнообразен по социальным связям пласт традиционного субстандарта. Так называемая простонародная и традиционно-народная лексика и фразеология соотносятся прежде всего с лицами старшего возраста, горожанами в первом поколении и часто с людьми недостаточного общего образования. Разговорно-сниженная лексика и грубые экспрессивы отличаются максимальной универсальностью употребления как наиболее близкие языковой норме средства снижения речи. Известной универсальностью и всеохватностью характеризуется и обсценный пласт традиционного просторечия (нецензурная, и в том числе «матерная», лексика и фразеология), всегда популярного в «силовых», сугубо мужских социально-профессиональных сферах: армейской, милицейской, пролетарской и т. д. Однако в последнее время открытое употребление обсценизмов стало распространяться и в других социально-профессиональных слоях, включая интеллигенцию, которая стала рассматривать эту маргинальную часть русского словаря как особое средство эффективной выразительности, языковой игры, а в некоторых случаях и протестного речевого поведения.

Итак, весь лексико-фразеологический континуум экспрессивной разговорной речи, описанный в «Большом словаре русской разговорной экспрессивной речи», можно представить в виде следующих групп:

1) разговорно-литературные слова и выражения с элементами снижающей экспрессии, эмоциональности и образной оценки; 2) разговорно-сниженные экспрессивы, промежуточные между языковой нормой и общерусским субстандартом; 3) элементы сниженной деловой лексики, находящиеся на периферии языкового стандарта; 4) простонародные единицы преднамеренного шутливо-имитационного употребления и областные слова с наддиалектным статусом; 5) традиционно-народные номинации с фоновой культурной окраской; 6) собственно просторечные грубые и бранные экспрессивы; 7) низкая маргинальная лексика и вульгарное «физиологическое» сквернословие; 8) нецензурные обсценизмы (русский мат) и связанные с ними дисфемизмы и эвфемизмы; 9) общежаргонное просторечие; 10) собственно жаргонные единицы (криминальные, молодежные, подростковые, армейские и др.), тяготеющие к широкой употребительности или общеизвестные.

Автор-составитель выражает искреннюю признательность проф. В. П. Беркову — вдохновителю и строгому рецензенту Словаря, щедро делившемуся с автором идеями и соображениями о работе в целом и об отдельных словарных статьях, проф. В. М. Мокиенко — за неизменную поддержку, доброжелательную критику и ценные советы, проф. А. С. Герду — за важные замечания и полезные рекомендации. Низкий поклон сотрудникам издательства «Норинт», выполнившим огромную и неоценимую работу по совершенствованию Словаря. Сердечная благодарность моему главному помощнику и постоянному «внутреннему» рецензенту И. А. Химик за помощь в подборе и анализе речевого материала.

Структура словаря

Словарь построен по традиционному алфавитному порядку без учета ё как отдельной буквы.

Словарная статья

Разграничивается пять типов словарных статей: лексический (толкование слова со всеми его значениями или оттенками значений), семантический (толкование только некоторых значений слов, обычно сниженных), фразеологический (рассматриваются устойчивые единицы разных типов), смешанный (толкование слова, а также фразеологизмов, содержащих его) и отсылочный (отсылки на другие словарные статьи: для глаголов несовершенного вида, лексическое значение которых полностью совпадает с лексическим значением формы совершенного вида; для различных вариантов слов, для фразеологических единиц по их элементам — на собственно фразеологические или смешанные статьи и др.).

Заголовочное слово

Выделяется прописными (заглавными) буквами, жирным шрифтом и сопровождается ударением. Ударение приводится в соответствии с употреблением и может быть ненормативным. Варианты ударения обозначаются на одном заголовочном слове, на разных буквах. Например: МО´ЗГИ´.

Вся остальная информация приводится светлым шрифтом. Заголовочное слово может иметь вариант или несколько вариантов (произносительных, графических, грамматических, морфемных). Варианты даются также жирным шрифтом через точку с запятой при заголовочном слове, принятом как главное — наиболее употребительное или известное. Например:

Варианты также даны в соответствующих местах алфавита (за исключением случаев соседнего расположения) со ссылкой на основной:

«Звездочка» перед заголовочным словом означает, что это словарная статья семантического типа, т. е. в ней приводятся не все значения данного слова, а только те, которые соответствуют задаче Словаря: переносные значения с яркой разговорной экспрессией, сниженные и/или ненормативные:

Фразеологические единицы

В Словаре принято широкое понимание фразеологической единицы — любое сочетание или выражение, характеризующееся устойчивостью: идиоматизированные предложно-падежные формы (В кайф; От винта), идиомы (Плевать против ветра), воспроизводимые сравнительные обороты (Как свинья; Как собака), поговорки — иносказательные выражения с синтаксической незаконченностью и/или зависимостью от контекста (Где сядешь, там и слезешь), приговорки (прибаутки) — шутливые поговорочные выражения, обычно рифмованные или ритмизованные, включаемые в обыденную разговорную речь (Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать), пословицы (Кто не рискует, тот не пьёт шампанского), крылатые фразы (Ближе к телу; Раздача слонов), дразнилки (Кто? — Конь в пальто! Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!) и пр. Принадлежность к устойчивым сравнительным оборотам, поговоркам, приговоркам и пословицам отмечается квалифицирующими пометами (сравнит., погов., пригов., посл.), особенности других единиц раскрываются в толкованиях.

Фразеологические единицы помещаются в Словаре в алфавитном порядке по первому имени существительному в его составе. Если такового нет, то по первому значимому слову (прилагательному, глаголу и т. п.). Для удобства поиска устойчивая единица дается и на другие входящие в ее состав слова со ссылкой на статью, в которой приводится полное описание. Таким образом, фразеологические единицы фиксируются в специальных фразеологических словарных статьях, в лексических статьях (вводятся после толкования слова, входящего в состав устойчивого оборота), а также в отсылочных статьях. Во всех случаях устойчивое сочетание обозначается одним общим знаком ♦ и в заголовочной позиции дается жирным шрифтом. Например:

При словах, имеющих «звёздочку», фразеологические единицы могут соотноситься не с описываемым в Словаре значением, но с отсутствующими здесь литературными значениями этого слова. Например:

Варианты форм слова в составе фразеологической единицы даются через косую черту:

Так же даются и видовые пары глаголов в составе фразеологизмов, что означает возможность функционирования в устойчивой единице грамматических глагольных вариантов. Первой обычно стоит форма совершенного вида, за исключением случаев, когда более употребительна форма несовершенного вида. Например:

В круглых скобках даются варьируемые элементы или варианты всего фразеологизма. В квадратных скобках помещаются факультативные элементы фразеологической единицы. Например:

Грамматический комментарий

Слова в заголовочной позиции приводятся в их исходных формах (за исключением тех случаев, когда распространена другая, обычно единственная форма в современной живой речи, например: ОТЗЫ´НЬ!). Грамматическая информация дается сразу после заголовочного слова (или после его варианта). В Словаре она минимальна и связана в большинстве случаев с разъяснением смысла и употребления единицы. Это прямое указание на часть речи (наречие, служебные слова, междометие) или косвенная морфологическая ориентация (кроме неизменяемых и несклоняемых слов, которые имеют соответствующие специальные пометы). Косвенное указание на часть речи дается для существительных формой род. п. (прямым светлым шрифтом) и родовой принадлежности (курсивом): ПА´ДЛА, -ы, м/ж… Для прилагательных — родовыми окончаниями в ед. числе: ЧО´КНУТЫЙ, -ая, -ое. Дополнительная информация, например указание на особенность употребления форм мн. или ед. числа, дается в круглых скобках:

Отнесенность слова к глаголам выражается обозначением глагольного вида, видовой пары, если она имеется. Кроме того, глагольное слово сопровождается указанием на переходность (местоимениями что/кого), однократность действия и в некоторых случаях на безличность, а также на обязательную или регулярную сочетаемость. Если глагол имеет грамматическую видовую пару, то полная словарная статья дается при слове в форме совершенного вида, форма несовершенного вида вводится также отсылочной статьей — ссылкой на глагол совершенного вида. Для некоторых глаголов возможно противоположное размещение: полное лексикографическое описание при форме несовершенного вида (если совершенный вид употребляется редко). В тех случаях, когда лексико-семантическое содержание глаголов совершенного и несовершенного вида различается, информация о каждом из них дается в отдельных словарных статьях. Грамматическая видовая пара к глагольному слову, а в некоторых случаях и замечание к ее употреблению помещается в круглых скобках. Например:

Для слов с ограниченным или специфицированным синтаксическим употреблением, а также для большинства фразеологических сочетаний даются указания на синтаксическую функцию, обычно на употребление в роли сказуемого, например:

Некоторые слова, предложно-падежные формы или идиомы сопровождаются указанием на их морфологическую соотносительность. Например:

О видовых парах глагола в составе фразеологизмов см. с. 13. Грамматические пометы, заключенные в скобки, обозначают факультативность упомянутых категорий. Например:

Стилистические пометы

Стилистические пометы даются наклонным шрифтом, следуют за грамматическими и разграничиваются на эмоционально-оценочные и функционально-социальные. Использование помет подчинено следующей последовательности: сначала вводятся эмоционально-оценочные («грубое», «ласкательное», «шутливое», «насмешливое», «неодобрительное», «пренебрежительное», «бранное» и др.), затем функционально-стилистические («простонародное», «разговорное», «разговорно-сниженное», «жаргонное» и др.). Обычно последней включается помета как знак особой семантической нагрузки. Например:

Если какая-либо из помет помещена в круглые скобки, то это означает, что данная характеристика является нерегулярной, факультативной. Например:

Толкование

В Словаре используются в основном развернутые изъяснения смысла слов и фразеологизмов. Грамматическое образование глагольных видов понимается только как суффиксальное выражение имперфективации, поэтому приставочные модификации глаголов по отношению к бесприставочным вводятся в Словарь практически всегда не как видовые пары, а как разные слова с самостоятельными толкованиями, например: ШКОДИТЬ и НАШКОДИТЬ, ЛАЖАТЬ и ОБЛАЖАТЬ, ТОЛКНУТЬ и ПРОТОЛКНУТЬ. То же самое относится и к так называемым способам действия глагольных слов: они приводятся в полных и самостоятельных описаниях соответствующих словарных статей, например: ЗАВЕСТИ и ПОДЗАВЕСТИ, ШАБАШИТЬ и ПОШАБАШИТЬ, МУДОХАТЬСЯ и УМУДОХАТЬСЯ.

В определения зачастую включаются опорные в семантическом плане слова, имеющиеся в корпусе Словаря. Они даются в тексте определения рубленым шрифтом:

БОМЖЕВА´НИЕ… Бродяжничество, жизнь, свойственная БОМЖУ (2 зн.).

Однако используются и отсылочные определения семантики слова или фразеологической единицы, особенно в тех случаях, когда слова расположены рядом. Например, знак = (равно) обозначает семантическое тождество слов, даются указания на кратность действия (Однокр. к…), на производность слов (Женск. к…), на стилистические отличия (Усил. к… Эвфем. к…) и др.:

Толкование слова или фразеологизированной единицы может сопровождаться дополнительным комментарием, который помогает понять выразительный потенциал слова или его социальную окраску. Такой комментарий в составе толкования помещается после знака • . Например:

А´ЛИК, -а, м. Пьяница, спившийся или спивающийся мужчина • Каламбур по созвучию начала слова «алкоголик» и краткой формы русского мужского имени: «Алик» от «Олег».

Значения многозначных слов даются в отдельных абзацах после цифр с точкой, оттенки значений приводятся после знака || . Например:

При отсылочном толковании многозначного слова указывается слово, на которое делается отсылка, после точки приводятся номера значений без определения и после них сразу даются иллюстрации с толкуемым словом. Например:

БАТЯ´НЯ, -и, м. БА´ТЯ 1. Б. у нас строгий, но зря кричать не будет. 2. Горчит потому — не обижайся, батяня! — всякую гадость жрешь. А. Афанасьев. Зона номер три. 3. Б. — комбат, не прячется за ребят.

Многозначность некоторых слов представлена в блоке дифференцирующих значений (в одном абзаце после общего толкования) и нумеруется цифрами с закрывающей круглой скобкой. Частные переносные значения в таких случаях являются особенно близкими, варьируют основной смысл и отличаются функциональными употреблениями, а вся структура значения представляется открытой: возможно дальнейшее развитие многозначности, другие употребления слова. Как правило, это глаголы с выражением резкого энергичного действия и воздействия. Например:

*ВРЕ´ЗАТЬ … Сделать что-л. с силой, энергично, стремительно, эмоционально… 1) …Нанести сильный удар, избить… 2) …Жестко наказать, резко отчитать, сделать серьезный выговор… 3) …Резко, с прямотой сказать, высказать что-л. (обычно принципиальное, важное)… 4) …Энергично, залпом выпить что-л. (обычно алкогольное)…

По аналогичной схеме строится структура и некоторых других многозначных слов: *ОПУХНУТЬ, *ПОЛИВАТЬ, *ПОЛТИННИК и т. п.

Многозначность фразеологизмов представлена в одном абзаце толкования и нумеруется цифрами с точкой. Например:

Слова, одинаковые по форме, но разные по содержанию (омонимы) приводятся в разных словарных статьях под цифровыми индексами. Например:

Иллюстративный материал

Все иллюстрации речевых употреблений слов и выражений даются курсивом. Как правило, иллюстрации представлены двумя вариантами: а) типовыми речениями и высказываниями из устной речи, которые отделяются друг от друга знаком ○ (светлый кружок), б) цитациями из письменных текстов и из городского фольклора.

Словарное слово в составе речения или высказывания устной речи сокращается до первой буквы, если его форма совпадает с данной в заголовке статьи (ВПАЯ´ТЬ … В. в лоб дверью; ЗАКАВЫ´КА … В этом-то вся з.), у прилагательных — до первой буквы и окончания в косвенном падеже (ДЕФЕКТИ´ВНЫЙ, -ая, -ое … Она… какая-то д-ая… Тебе звонил какой-то д.).

Текстовые цитации — это извлечения из художественной литературы, преимущественно последних лет (немногочисленные цитации из классических текстов XIX–ХХ вв. используются для некоторых старых экспрессивов или ненормативных единиц), выборки из газетной и журнальной публицистики 1995–2003 гг. (наиболее представительная группа источников, непосредственно отражающая речевую практику многих социальных групп и активно влияющая на современную разговорную речь), а также из Интернета. Такие примеры вводятся после знака с указанием источника каждой цитаты. После знака ♣ даются примеры из городского фольклора (анекдотов, частушек, народных песен, побасенок и т. п.).

Словообразование

Словарь отражает характерные словообразовательные связи экспрессивного лексикона (в пределах описываемой лексики). Такая связь отмечается двумя способами. Первый — в толкованиях производных слов через отсылки к производящим словам. Например:

Второй способ отражения словообразовательных связей — перечень однокоренных слов в конце словарной статьи, после описания значения слова и иллюстраций к нему. Если слово отличается живой словообразовательной связью и является производным, то сопровождается указанием на включенную в Словарь производящую единицу, от которой оно образовано (стрелка влево):

В других случаях словарная единица представлена как производящая, поэтому к ней даются производные от нее слова (стрелка вправо), которые можно найти в других словарных статьях. Например:

Синонимы

Многие словарные статьи завершаются указанием на синонимические связи рассматриваемой единицы — слова или фразеологизма. Синонимы или синонимические ряды даются в круглых скобках после знака ≈ . Если синонимический ряд обширный, то весь набор синонимов (сниженных, экспрессивных, субстандартных) приводится только в одной статье, при слове или фразеологизме, которые избраны основными (в качестве условной доминанты). В таких случаях при других статьях дается это основное слово-синоним с указанием «и др.», что означает: см. весь синонимический ряд в словарной статье под данной единицей. Например: