Швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857–1913) во многих отношениях может считаться основоположником современного языковедения. Он первый требовал структурного подхода к языку, т. е. научного описания языка путем регистрации соотношений между единицами независимо от таких особенностей, которые, может быть, и представлены ими, но безразличны для указанных соотношений или невыводимы из них. Другими словами, де Соссюр требовал, чтобы звуки живого языка или буквы письменного языка определялись не чисто фонетически или чисто графологически, а только путем регистрации взаимных соотношений и чтобы единицы языковых значений (языковых содержаний) тоже определялись не чисто семантически, а путем такой же регистрации взаимных соотношений. Согласно его взглядам, было бы поэтому ошибочно смотреть на языковедение просто как на ряд физических, физиологических и акустических определений звуков живой речи или же определений значения отдельных слов и — прибавим — возможных психологических интерпретаций этих звуков и значений. Напротив, реальными языковыми единицами являются отнюдь не звуки или письменные знаки и не значения; реальными языковыми единицами являются представленные звуками или знаками и значениями элементы соотношений. Суть не в звуках или знаках и значениях как таковых, а во взаимных соотношениях между ними в речевой цепи и в парадигмах грамматики. Эти именно соотношения и составляют систему языка, и именно эта внутренняя система является характерной для данного языка в отличие от других языков, в то время как проявление языка в звуках, или письменных знаках, или значениях остается безразличным для самой системы языка и может изменяться без всякого ущерба для системы. Можно, впрочем, указать на тот факт, что эти взгляды де Соссюра, вызвавшие настоящую революцию в традиционном языковедении, интересовавшемся только изучением звуков и значений, тем не менее вполне соответствуют популярному пониманию языка и совершенно покрывают представления рядового человека о языке. Будет почти банальной истиной, если мы скажем, что датский язык, будь то устный, или писанный, или телеграфированный при помощи азбуки Морзе, или переданный при помощи международной морской сигнализации флагами, остается во всех этих случаях все тем же датским языком и не представляет четырех разных языков. Единицы, составляющие его, правда, меняются во всех четырех случаях, но самый остов соотношений между ними остается тем же самым, и именно это обстоятельство и дает нам возможность опознавать язык; следовательно, остов соотношений и должен быть главным предметом языковедения, в то время как конкретное проявление и манифестация остова соотношений будут безразличны для определения языка в строгом смысле этого слова. Не следует, однако, забывать, что де Соссюр отнюдь не желал совершенно отказаться от помощи фонетики и семантики. Он только желал подчинить их изучению системы языковых соотношений и предоставлял им более скромную роль подсобных дисциплин. Звуки и значения он хотел заменить лингвистическими ценностями, определяемыми относительным положением единиц в системе. Он сравнивал эти ценности с ценностями экономического порядка; точно так же, как монета, бумажная банкнота и чек могут быть разными конкретными проявлениями или манифестациями экономической ценности, а сама ценность, скажем, червонец или рубль, остается одной и той же независимо от разных манифестаций, точно так же единицы языкового выражения остаются теми же самыми независимо от представляющих их звуков, а единицы языкового содержания •остаются теми же независимо от представляющих их значений. Излюбленным сравнением де Соссюра было сравнение языковой системы с шахматной игрой: шахматная фигура определяется исключительно своим соотношением с другими шахматными фигурами и своими относительными позициями на шахматной доске, внешняя же форма шахматных фигур и материал, из которого они сделаны (дерево, или кость, или иной материал), совершенно безразличны для самой игры. Любая шахматная фигура, например конь, имеющий обыкновенно вид лошадиной головки, может быть заменена любым другим предметом, предназначенным условно для той же цели; если во время игры конь случайно упадет на пол и разобьется, мы можем взять вместо него какой-нибудь другой предмет подходящей величины и придать ему ценность коня. Точно так же любой звук может быть заменен иным звуком, или буквой, или условленным сигналом, система же останется той же самой. Мне думается, что в силу этих тезисов де Соссюра можно утверждать, что в процессе исторического развития данного языка звуки его могут подвергаться и таким изменениям, которые имеют значение для самой системы языка, и таким изменениям, которые не имеют никакого значения для системы; мы, таким образом, будем принуждены отличать принципиально изменения языковой структуры от чисто звуковых перемен, не затрагивающих системы. Чисто звуковая перемена, не затрагивающая системы, может быть сравнена с таким случаем в шахматной игре, когда пешка, дойдя до противоположного конца доски, по правилам шахматной игры принимает ценность ферзи и начинает исполнять функции ферзи; в этом случае ценность ферзи перенимается предметом совершенно иной внешности, ферзь же совершенно независимо от этой внешней перемены продолжает быть ею в системе.
К таким воззрениям де Соссюр пришел, изучая индоевропейскую систему гласных. Уже в 1879 г. предпринятый им анализ этой системы (в знаменитом исследовании Mémoire sur les voyelles) показал ему, что так называемые долгие гласные в известных случаях могут быть условно сведены к комбинации простого гласного с особой единицей, которую де Соссюр обозначал буквой *А. Преимущество такого анализа перед классическим состояло, во-первых, в том, что он давал более простое решение проблемы, устраняя так называемые долгие согласные из системы, а с другой стороны, в том, что получалась полная аналогия с чередованиями гласных, которые до тех пор рассматривались как нечто фундаментально отличное. Прямое доказательство существования такого *А было, действительно, найдено позже, но уже по смерти де Соссюра, при изучении хеттского языка. Чисто фонетически его определяют как гортанный звук. Нужно, однако, подчеркнуть, что де Соссюр сам никогда бы не решился на такую чисто фонетическую интерпретацию. Для него *А не было конкретным звуком, и он остерегался определить его с помощью фонетических примет просто потому, что это не имело для него никакого значения; его единственно интересовала система как таковая, а в этой системе *А определялось своими определенными соотношениями с другими единицами системы и своей способностью занимать определенные положения в слоге. Это совершенно ясно высказано самим де Соссюром, и именно тут-то мы и находим у него знаменитое изречение, в котором он впервые вводит термин фонема для обозначения единицы, не являющейся звуком, но могущей быть реализованной или представленной в виде звука [*2].
Теоретические: последствия такой точки зрения де Соссюр разработал в своих лекциях «Cours de linguistique générale» («Курс общей лингвистики»), опубликованных его учениками уже после смерти учителя (в 1916 г.). Здесь мы находим весь фон его теоретических взглядов, вкратце охарактеризованных нами во вступительных словах настоящей статьи. Следует, однако, помнить, что теория де Соссюра в том виде, в каком она выступает в его лекциях, читанных при разных обстоятельствах и с известными промежутками времени, не является целиком однородной. Наблюдения де Соссюра открывали перед лингвистами совершенно новый путь, и поэтому нечего удивляться, что де Соссюр сам был принужден внутренне бороться с традиционными представлениями; его лекции по общей лингвистике являются скорее выражением его собственной борьбы за достижение твердой точки опоры на открытой им новой почве, чем окончательным оформлением его последних взглядов. В его книге можно найти некоторую несогласованность между отдельными утверждениями. Де Соссюр проводит принципиальное разграничение, между понятиями формы и субстанции, между языком (langue) в более узком смысле слова и речью (parole), включающей, между прочим, и письмо, как подчеркивает сам де Соссюр. Де Соссюр в ясных словах утверждает, что язык (langue) является формой, а не субстанцией, и это, действительно, соответствует его общим взглядам. Однако это разграничение не вполне выдержано во всех частях его книги, и термин у него в действительности имеет несколько значений. В одной из моих ранее вышедших работ я попытался вскрыть, насколько это вообще возможно, разные наслоения, наблюдаемые в мыслях де Соссюра, и показать, что я считаю совершенно новым и плодотворным в его труде. А это, если не ошибаюсь, и есть его понимание языка как чистой структуры соотношений, как схемы, как чего-то такого, что противоположно той случайной (фонетической, семантической и т. д.) реализации, в которой выступает эта схема.
Ясно, с другой стороны, что теория де Соссюра, если правильно мое изложение этой теории, должна была остаться недоступной для большинства живших в его время и после него лингвистов, воспитанных в совершенно отличной традиции официального языковедения. Поэтому они переняли у него в первую очередь те места его книги, где понятие langue выступает не как чистая форма, но где язык понимается как форма в субстанции, а совсем не как нечто от субстанции независимое. Так учение де Соссюра было, например, использовано или, если позволено так выразиться, усвоено пражской фонологической школой, которая понимает фонему как фонетическую абстракцию и, следовательно, резко отличается от того понимания фонемы, какое, по-моему, должен был иметь де Соссюр. Этим-то и объясняется, почему структурный подход к языку в собственном смысле этого слова, т. е. как изучение чистых отношений в языковой схеме независимо от проявления или реализации её, стал применяться языковедами только в наше время.
Если мне будет позволено высказаться о своей собственной работе, то я со всяческой скромностью, но вместе с тем со всей твердостью подчеркнул бы, что считаю и всегда буду считать именно такой структурный подход к языку как схеме взаимных соотношений своей главной задачей в области науки. Чтобы провести принципиальную грань между традиционным языковедением и чисто структурным методом лингвистического исследования, для этого метода предлагаю особенное название: глоссематика (от греческого слова язык). Я убежден в том, что это новое направление даст, нам чрезвычайно ценные сведения о самой интимной природе языка и, вероятно, не только послужит нам полезным дополнением к старым исследованиям, но также прольет совершенно новый свет на старые представления и идеи. Что касается меня, то мои устремления будут направлены на изучение языка — langue — в смысле чистой формы или схемы независимо от практических реализаций. Де Соссюр сам следующими словами определил главную идею своих лекций: «Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». Этими словами заканчиваются его лекции. Профессор Шарль Балли, наследник де Соссюра на кафедре лингвистики Женевского университета, за несколько месяцев до своей смерти в письме ко мне писал: «Вы следуете идеалу, сформулированному Ф. де Соссюром в заключительной фразе его «Курса общей лингвистики». Следует, действительно, удивляться, что это не было сделано раньше.
С другой стороны, я считаю нужным подчеркнуть, что не следует отождествлять теорию глоссематики с теорией де Соссюра.
Трудно сказать, как в деталях оформлялись концепции де Соссюра в его мыслях, а мой собственный теоретический метод начал оформляться много лет тому назад, еще до моего знакомства с теорией де Соссюра. Повторное чтение лекций де Соссюра подтвердило многие из моих взглядов, но я, конечно, смотрю на его теорию со своей собственной точки зрения и не хотел бы слишком углубляться в свою интерпретацию его теории. Я упомянул его здесь, чтобы подчеркнуть, насколько я лично ему обязан.
Структурный метод в языковедении имеет тесную связь с определенным научным направлением, оформившимся совершенно независимо от языковедения и до сих пор не особенно замеченным языковедами, а именно с логистической теорией языка, вышедшей из математических рассуждений и особенно разработанной Вайтхэдом (Whitehead) и Бертрандом Расселом (Bertrand Russel), а также венской логистической школой, специально Карнапом (Сагпар), в настоящее время профессором Чикагского университета, последние работы которого по синтаксису и семантике имеют неоспоримое значение для лингвистического изучения языка. Некоторый контакт между логистами и лингвистами был недавно создан в Международной Энциклопедии Объединенных наук (International Encyclopedia of United Science). В одной из своих более ранних работ профессор Карнап определил понятие структуры совершенно так же, как я попытался сделать это здесь, т. е. как явление чистой формы и чистых соотношений. По профессору Карнапу, каждое научное утверждение должно быть утверждением структурного порядка в указанном значении; по его мнению, каждое научное утверждение должно быть утверждением о соотношениях, не предполагающим знания или описания самих элементов, входящих в соотношения. Мнение Карнапа вполне подтверждает результаты, достигнутые за последние годы языковедением. Ясно, что каждое описание языка должно начинаться с установления соотношений между значимыми в этом отношении единицами, а такое установление соотношений между единицами не будет содержать никаких высказываний о внутренней природе, сущности или субстанции этих единиц. Это должно быть предоставлено фонетическим и семантическим наукам, которые с своей стороны предполагают структурный анализ языковой схемы. Но ясно также, что и фонетика и семантика как науки будут принуждены пойти потому же самому пути; утверждения фонетического и семантического порядка с своей стороны также окажутся структурными утверждениями, например физическими утверждениями о звуковых волнах, являющихся частью тех единиц, которые уже заранее были установлены путем анализа языковой схемы. И это тоже будет делаться посредством определения соотношений, определения формального, а не субстанциального; надеюсь, что я не ошибаюсь, говоря, что физическая теория сама по себе не высказывается никогда о субстанции или материи, кроме как в критическом духе. Мы можем закончить разбор этого вопроса, сказав, что лингвистика описывает схему языковых соотношений, не обращая внимания на то, чем являются самые элементы, входящие в эти соотношения, в то время как фонетика и семантика стремятся высказаться о сущности именно элементов, входящих в соотношения, однако опять-таки с помощью определения соотношений между частями элементов или между частями частей элементов. Это значило бы, выражаясь логистически, что лингвистика является метаязыком первой степени, а фонетика и семантика метаязыком второй степени. Эту мысль я постарался развить в деталях в недавно опубликованной книге [*3] и я поэтому не буду вдаваться глубже в этот предмет. В настоящей статье я только интересуюсь вопросом о языковой схеме.
Я выше указал на некоторые очевидные связи между логистической теорией языка и лингвистической. Связь эта, к сожалению, позднее оборвалась. Логистическая теория языка была разработана без всякого внимания к результатам лингвистики, и совершенно очевидно, что логисты, постоянно высказываясь о языке, довольно непростительным образом игнорируют достижения лингвистического изучения языка. Это имело плачевные последствия для логистической теории языка. Так, например, понятие знака, на которое ссылаются сторонники этой школы, имеет у них значительные недостатки и, несомненно, менее удачно, чем у де Соссюра; логисты не понимают, что языковой знак имеет две стороны — сторону содержания и сторону выражения, причем обе эти стороны могут быть предметом чисто структурного анализа. И поэтому логисты не обращают также должного внимания на явление коммутации, которое следует считать самым основным языковым соотношением, прямым ключом к пониманию языка в лингвистическом значении этого слова.
Если понимать язык как структуру, то уже нельзя удовольствоваться определением его с помощью понятий звук и значение, как это постоянно делалось и делается в традиционном языковедении. Де Соссюр ясно понимал, что структурное определение языка должно привести к тому, что структуры, до сих пор не признававшиеся традиционным языковедением как языки, будут признаны как таковые и что те языки, которые рассматривались как таковые традиционным языковедением, будут признаны только как разновидности языков вообще. Де Соссюр поэтому стремился к тому, чтобы превратить языковедение или лингвистику в одну из ряда возможных дисциплин в составе более широкой науки о знаковых системах вообще, которая оказалась бы действительной теорией языка в структурном значении этого слова. Такую более широкую науку он назвал семиологией.
По указанным выше причинам эта сторона теории де Соссюра не произвела впечатления на языковедов, и семиология в действительности осталась не разработанной с лингвистической точки зрения. Совсем недавно опубликованная книга бельгийского лингвиста Е. Buyssens'a [*4] является первой такой попыткой подойти к семиологии, но она именно только может рассматриваться как первая попытка в этом направлении.
Языковые структуры, не являющиеся языками в традиционном смысле этого слова, правда, до некоторой степени изучались логистами, но по вышеуказанным причинам эти работы не будут в состоянии принести результаты, полезные для лингвистических исследований. С другой стороны, было бы чрезвычайно интересно изучить именно такие структуры с помощью чисто лингвистического метода первым долгом потому, что такие структуры дали бы нам простые образчики-модели, показывающие элементарную языковую структуру без всех тех осложнений, которые характерны для высоко развитой структуры обыкновенных языков.
В вышеназванной своей работе, вышедшей в 1943 г., я и попытался дать такое структурное определение языка, которое имело бы силу для основной структуры каждого языка в обычном смысле этого слова. Впоследствии я проделал глоссематический анализ ряда весьма несложных структур, взятых из повседневного быта и не являющихся, правда, языками в традиционном смысле этого слова, но удовлетворяющих (частью или полностью) моему определению основной языковой структуры. Я подверг следующие пограничные явления теоретическому разбору: во-первых, световые сигналы на перекрестках улиц для регулирования движения, имеющиеся в большинстве больших городов и в которых чередование света красного, желтого, зеленого и желтого в плане выражения соответствует чередованию понятий «стой», «внимание», «свободный ход», «внимание» в плане содержания; во-вторых, телефонный диск в городах с автоматическим обслуживанием аппаратов; в-третьих, бой башенных часов, отбивающих часы и четверти. Кроме этих случаев, я в своих исследованиях привел ряд еще более простых примеров, как то: азбука Морзе, стуковая азбука заключенных в тюрьме и обыкновенные стенные часы, бьющие только каждый час. Эти примеры я ближе разобрал в лекциях, недавно читанных мною в Лондонском и в Эдинбургском университетах, не столько забавы ради или по чисто педагогическим соображениям, сколько именно для того, чтобы глубже вникнуть в основную структуру языка и языкоподобных систем; сравнивая их с языком в традиционном смысле слова, я использовал их для того, чтобы пролить свет на пять основных черт, входящих по моему определению в основную структуру каждого языка в традиционном смысле слова, а именно:
[*1] Acta linguistica (Copenhague) vol. VI, fasc. 2—3, 1950—1951.
[*2] См. Bulletin du Cercle linguistique de Copenhague, VII, стр 9—10, и Méelanges linguistiques offerts a M. H. Petersen, Opxys (Aarhus), 1937 (Acta Jutlandica, IX, I), стр. 39—40. Термин фонема был введен де Соссюром независимо от Н. Крушевского и одновременно с ним (см. И. А. Бодуэн де Куртенэ, Versuch einer Theorie phonetischer Alternationen, Страсбург, 1895, стр. 4—5). Значение, в котором употреблял Крушевский этот термин (назв. соч., стр. 7, подстрочн., прим.), а позднее Бодуэн де Куртенэ (назв. соч., стр. 9), совершенно разнится от того значения, в котором он использован у де Соссюра. Традиция пражской лингвистической школы восходит к вышеназванным польским ученым.
[*3] Omkring sprogteoriens grundlaeggelse, Копенгаген, 1943. Французское издание этой книги готовится к печати. Критический реферат дали A. Martinet в Вulletin de la Societe de linguistique de Paris, XLII, стр. 19—42 и (по-датски) ЬИ ri-scher-Jorgensen в Nofdisk tidsskrift for tale og stemme???.
[*4] Les languages et le discours, Брюссель, 1943.